Всегда рады вашим идеям. С любовью.
Воспоминания Канды о своём трудном детстве, юношестве и вообще прошлом. Лави появившийся из ниоткуда и увидевший Канду в задумчивости, положил руку ему на плечо. Неосознанно прижаться к другому, со стороны Канды. Молчаливая поддержка в которой нуждался многие годы. Молчание в котором раскрываются все секреты для обоих.
Даже «железному человеку с гранитным камнем вместо сердца» может быть плохо, больно и крайне паскудно. Не физически, увы. Это-то как раз случается часто до обыденности, уже давно привык индифферентно относиться к боли ран. Сейчас усовершенствованное ведущими учеными Ордена тело пребывало в полном здравии. Несведущие ведь и не поверят даже, что еще неделю назад на нем багрово-алыми провалами зияли такие раны, что кто иной уже отправился бы на тот свет. Но выжил ведь. Как всегда. Давно ставший закономерностью факт: искуснейший боец Ордена неизменно возвращается с поля боя. Так и в этот раз. Только вот битву он проиграл… Не ту, общую, в результате которой от Североамериканского подразделения остались руины, а собственную: со своими, казалось, давно похороненными в глубинах памяти демонами.
Так погано на душе у Юу Канды не было со времен странствований с маршалом Тидоллом, который девять лет назад сразу после бойни в Азиатском подразделении взял искусственное дитя под свою опеку. Тогда начался процесс адаптации к миру. Ведь Юу и деревьев-то не видел ни разу до той поры, не было ему доступа во внешний мир. То, что для «сверстников» кажущегося десятилетним мальчонки считалось обычным явлением в порядке вещей, для первых удачных экспериментальных апостолов Юу и Алмы было чудом, загадкой. Снег или гроза, море или горы – все удивляло. Живых зверей тоже видеть не доводилось и, следовательно, их поведение поначалу вызывало далеко не адекватную реакцию со стороны ребенка, приспосабливающегося к окружающему миру. Тидоллу пришлось приложить немало сил, времени и нервов, чтобы Юу перестал мечом отваживать бросающихся на него дворовых шавок. Мальчик, разрубающий псов пополам и не проявляющий при этом ни капли жалости – это зрелище не для селян, с которыми надо бы сотрудничать. Заклеймят убийцами или живодерами, и ни слова из них тогда не вытянешь – такое практическое обоснование вынес для себя ученик из увещеваний наставника, привычно отсеяв все то, что посчитал для себя излишним. Требование проявлять больше человечности и жалости, например.
Постепенно пришло осознание, что не стоит в каждом встречном существе видеть врага. Точнее, предполагать-то надо, но сразу же кидаться в бой не следует. Сложная это была наука. И не легче оказалось абстрагироваться от воспоминаний. Попробуй забыть, как располосовал на кровавые ленты единственного, кого мог назвать другом… И сдохнуть бы, как хотел Алма, но не давала покоя призрачная цель. Толкали вперед отголоски прошлой жизни, слишком надежно укоренившиеся в душе. Обещание, данное еще тем первым Кандой, побуждало жить. И искать.
Тяжелое было время, мучительное еще и тем, что ребенок старался закрыться ото всех. Буквально и фигурально, никого не подпускать близко к себе. Как мог гнал прочь любых доброхотов и сочувствующих. Даже Тидолла, назвавшегося учителем. Как такому благому и сентиментальному маршалу понять, что чувствовал мальчишка? Не зная доподлинно, что происходило в изолированном крыле научных лабораторий, не видя всего собственными глазами. Разве можно прочувствовать всю глубину боли души, которую перетряхнули, оторвали клок памяти, а потом насильно заставили проживать вторую жизнь, будучи запертой в искусственно выращенном теле сверхчеловека? Только немногие люди, уцелевшие в учиненной взбунтовавшимся Алмой бойне, знали и, может быть, понимали, что собой представлял эксперимент. Старик Жу был в их числе. Он научил Юу, как избежать внимания высшего руководства, способного повлечь повторение опытов, придал фантомам памяти относительно материальную форму. Только к этому человеку у юного апостола сохранилось подобие уважения. Но и то лишь крохи. Впрочем, маршалу Тидоллу все же удалось привить мизерное подобие пиетета и к себе. Хоть и не добился в глазах Канды авторитета, которым престало являться наставнику для ученика, но полученный результат лучше, чем нулевой.
Немало времени прошло, прежде чем вытравилась из души ярая ненависть к Ордену, к рьяно практикуемому принципу «все ради победы». «Мальчику из пробирки» доходчиво, и не раз, объяснили, что нет ему другого места и занятия в мире, кроме как махать мечом во славу Ордена. Эти люди умеют убеждать. Разными методами. Пламя ярости постепенно угасло, оставив угли тупой боли. А уж с ней Юу Канда мог справляться как никто иной, с детства приучен. С душевными ранами, конечно, хлопотнее, чем с физическими. Но он старался. Ради своего же блага.
Восемь лет – долгий срок. Особенно для того, кто живет всего девять. Многому можно научиться, если уж решил жить, во имя своей собственной цели. А то, что ее достижение можно совместить с требованиями адски любимого начальства – так это лишь упрощает жизнь. В силу того, что сокращает контроль над уникальным творением.
Он изменился да эти годы. Сильно, чтобы замечать сам за собой. Стал циничнее, чем любой из сверстников, грубее, но сдержаннее и расчетливее. «Его не только создали ускоренными темпами, он еще и повзрослел гораздо быстрее, чем естественно рожденные дети. Он мыслит не как подросток. Если бы еще не отмахивался на подлете от кажущейся ненужной ему информации, то я бы, пожалуй, даже сказал, что он мой ровесник». Ли старший отличался наблюдательностью, этого не отнять. Он способен видеть мельчайшие детали, незначительные на первый взгляд факты и собирать их в цельную картину. Не каждый так может. Остальные что? Они думают, что живая машина убийства вообще ничего не чувствует. Только гневится и раздражается по любому поводу, а то и без него. Хорошо, если б так и было фактически. А вот черта с два. Просто маскировка хорошая. Да, он может отвернуться от погибших соратников, уйти, оставить их за спиной как никчемные воспоминания, которым больше нет места в настоящем. Но даже Канда не всегда мог оставаться равнодушным.
Когда погиб Дейся, было паршиво. Нельзя просто так вырвать клок жизни. Совместное ученичество у маршала, перепалки, бои. Не друг, но близкий соратник. Хорошо, что когда был обнаружен труп, рядом с Кандой находился только Мари, компенсирующий потерю зрения обостренным слухом. Контролировать ритм дыхания оказалось проще, чем вернуть на лицо обычную маску безразличия. Впрочем, Нойз не из болтунов, увидел бы – не рассказал. И все равно с ним не получалось да и не хотелось открываться. Скорее всего, потому что сам слепец избежал участи стать искусственным апостолом. Благодаря Канде и спасся. Теперь отчасти считал себя обязанным чудо-ребенку. Да, они по обоюдному согласию не вспоминали старые времена, но подспудно все равно грызла зависть: Мари Нойз выжил, ведет нормальную жизнь, а у Канды сдохнуть не получилось. И не получится еще долго, как бы ни постарался, появись вдруг такое желание. Сложно быть откровенным с тем, кому – хоть и не желаешь этого признавать, но все же – завидуешь.
Сознательно выстроенная крепость одиночества сейчас превратилась в тюрьму полной изоляции. Неделя прошла с тех пор как Мудрость Ноя выдернул на поверхность муть прошлого, выставил на всеобщее обозрение тайны Канды. Хоть не субъективное отношение к ним их обладателя, и то радость. Сомнительная, конечно. Потому что кое-кто и до самого сердца истины добрался. Но да тьма с ним с Уолкером, сунувшим нос в чужие воспоминания. Растреплет кому – лишиться этого самого носа. В комплекте с башкой. Плевать на него и его мнение, это Канда еще в первый же день объяснил. Доходчиво так. Мелочевка аж побледнел с лица, хотя, казалось бы, куда уж дальше – крови-то много потерял в бою.
Основная проблема была в том, что Ной сумел с головой окунуть в ту тьму и безнадегу, что по-королевски жила в душе тогдашнего Юу. В сочетании с последовавшими событиями в Североамериканском подразделении по усмирению разбушевавшейся семейки Ноя и практически воскрешенного с того света Алмы это производило неизгладимый эффект. Тогда, в бою, некогда было предаваться моральному самобичеванию, а сейчас в – тьма б его побрала! – мирное время накатило. С годами воспоминания притупляются, выгорают под солнцем времени, теряют насыщенность впечатлений. А Мудрость исхитрился представить их во всей «красе». От этого становилось по-настоящему жутко. Даже такому непрошибаемому по части психологического воздействия человеку как Канда.
Теперь он уже не малолетний несмышленый мальчишка, должно быть проще справиться со своими демонами. Загнать их по клеткам подсознания и приставить надзирателя в виде хваленой железной воли. За неделю даже несколько преуспел в этом занятии. Наилучшим лекарством сейчас послужила бы новая миссия где-нибудь подальше. Но Ватикан пока что не желал отпускать свою игрушку из зоны прямого контроля, которой представлялось Главное управление.
Вот и оставалось делать вид, будто все как прежде, будто нет с остервенением вгрызающейся в душу тоски и омута одиночества. Не нужна ему помощь и тем паче сочувствие от непонимающих истинной сути проблемы людей.
При таком внутреннем напряжении ни о какой медитации и речи быть не могло. Лишь отговорка, ширма, повод отгородиться от внимания к своей персоне. Если бы так же просто было отрешиться и от собственных мыслей…
Даже поза, в которой сидел Канда, перестала быть медитативной. Для простого человека чуть ссутулиться – естественно. Но не для бойца, привыкшего себя контролировать во всем и всегда. Отвлекся на слишком настойчиво затягивающую пучину памяти. Будто тяжелым грузом придавило прошлое, заставив пригнуться. Чуть-чуть – настолько, что не знающий его долгое время человек и не заметит разницы. Только сейчас-то притворяться не перед кем, в зале никого, кроме него. Никто не увидит.
Или все же?..
Шорох одежды – чья-то рука ложится на плечо.
Канда не заметил, кто и когда успел подкрасться. Теоретически такого вообще быть не должно. Но вот же оно, реальное подтверждение потери бдительности всегда настороженного воина, расположилось согревающим теплом над ключицей поверх безрукавки. Не требовательно и непреклонно, не просяще и неуверенно, не вяло и жалостливо. Не придавливая к земле еще больше, а как-то легко, но при этом уверенно сжимая. Даже слегка оттягивая назад: не явно, а тонким намеком побуждая распрямиться, снова вернуть себе гордую и независимую осанку.
Почему же неудержимо захотелось последовать нажиму чужой руки и отклониться назад? Да, можно выдать это движение за порыв обернуться и посмотреть, кто же посмел тревожить столь вольным образом. Но себя-то не обманешь. Глупо искать поддержки, наивно и так… по-людски. От мягкого невербального совета остро кольнуло осознание того, что за тщательно выстроенной стеной от всего мира одиноко до воя. Настойчиво зазвенела потребность хоть на минуту избавиться от клятой брони. Почувствовать себя человеком. Хоть на краткие мгновения притвориться самым обычным парнем, которому свойственны редкие моменты слабости. Ведь даже пружина из самого прочного металла может лопнуть от перенапряжения, если вовремя не ослабить давление.
Не до конца отдавая себе отчет в своих действиях, Канда начал разворачиваться корпусом в сторону незваного гостя, расправляя плечи. Неизвестно, насколько бы возобладало над самоконтролем чисто человеческое стремление почувствовать поддержку, но… Всегда есть «но» условностей и правил.
Самодостаточность – хорошая черта для идеального солдата. А иногда, пусть и очень редко, нужна поддержка того, кто тебя понимает. Проблема в том, что понять Юу Канду мог далеко не каждый. Если вообще существовали такие люди на этом свете. По крайней мере, пока что не встречалось таковых. А раз не встречалось, то… гнать взашей эту клятую слабость! Не отклоняться назад, не искать чужого тепла, не надеяться на опору, которой и быть не может. Но и сбросить руку пока что выше сил. Оттого медленно заворочалась злость на себя самого, предавшего собственные постулаты. Ты один, Юу, ты сам по себе. Как волк-одиночка. Дикий и опасный. И надо бы напомнить об этом тому, кто пожелал скоропостижно умереть, бесцеремонно вторгшись в личное пространство.
И все же – кто?
Понимание, что не враг, пришло еще в момент, когда рука коснулась плеча. Тот не стал бы размениваться на мелочи, воспользовался бы потерей бдительности и устранил противника. Да и откуда здесь взяться представителям противоборствующей стороны? Впрочем, Ковчег может преподнести сюрприз, когда не ждешь. Доказано практикой.
Через секунду приходит до отвращения четкое осознание факта: не получится быстро нацепить выражение сурового презрения ко всем и вся или хотя бы маску гневливого раздражения. Слишком остры воспоминания, слишком свежи в памяти. Недопустимо внешнее проявление того, что творилось в душе. Слабость недозволительна.
Но и медлить нельзя – надо как-то реагировать.
Вышколенные годами практики рефлексы автоматически отмечали детали, позволяя в доли секунды провести анализ ситуации, даже когда мысли увязли в паутине прошлого и настоящего.
В поле зрения попало колено присевшего на корточки человека. Брюки форменного образца, такие носят почти все в штабе, не дают информации о личности визитера. Ан нет, не на корточки. При развороте корпусом в лопатку и ребра со спины уперлась теплая преграда – судя по высоте и площади касания, это было колено отставленной чуть в сторону ноги. Фактически человек был готов быстро вскочить и драпать. Но создавал видимость расслабленности позы – это заметно по непринужденному положению кисти руки, лежащей на видимом Канде бедре. Только вот бойцу ли не знать, что этой же рукой удобно опираться при резком подъеме из текущего положения?
А между тем, на руке имелась особая примета. От основания большого пальца к запястью тянулась полоса поджившего шрама. И Канда точно знал, что выше, почти у локтя есть еще один подлиннее. Память о стычке с… как там его? Гниением Ноя, кажется. Что ж, можно было и догадаться, кто способен рискнуть собственным здоровьем, подкрадываясь со спины к грозе всея Ордена.
Хорошо, личность установлена. Теперь бы выяснить, чего ради явился. Для этого надо на физиономию взгляд перевести. Но сначала совладать со своей. А это сложно, черт бы все побрал! Кажется, еще чуть-чуть и взрежет слух звон сломавшейся пружины.
Косой взгляд в пол-оборота дает странную картину, приходится все-таки поднять голову выше. Надо же, действительно ни тени обычного веселья. Серьезен до странности. Редко его таким увидишь: когда он показывает истинную свою суть. Не того безалаберного паренька, в котором души не чают все в штабе. А человека, повидавшего слишком много для своих девятнадцати лет. Тяжесть прожитых жизней отражается мудростью и усталостью во взгляде. И то, что он смотрит всего лишь одним глазом, не уменьшает эффекта выворачивания души наизнанку. Потому и притворяется шутом: мало кто выдержит общение с его настоящим «я». Даже вот такое – немое. И уж не поэтому ли Канда первым отводит взор от лица в обрамлении беспорядка рыжих волос? Этот раунд дуэли взглядов точно за книжником младшим.
А тот продолжал сидеть неподвижно, словно изваяние каменное.
Молча. Просто молча.
Без привычного дерганья ненавистного имени. Без нравоучений и нотаций. Без глупых шуток и показной заботы. Лишь молчаливая поддержка. Не друга даже – какие друзья при их образе жизни? Зачем облачать в шелуху фраз то, что важно осознавать душой? Друг, не друг – с этим понятием что у первого, что у второго большие сложности в восприятии. Не важны слова. Важно, что книжник понимает как, пожалуй, никто иной, что сейчас нужно. Потому и не отдергивает руку, потому и вообще рискнул положить ладонь на плечо, хотя прекрасно знал, что за это руки можно и лишиться. Меч-то вот он, лежит перед хозяином. Только хвататься за него совсем не хотелось. Неодушевленный предмет не может служить надежным якорем при штормящем море психологических метаний.
А вот человек – может. Всего лишь усевшись рядом на пол ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Потому что Канда никогда не протянет руку в мольбе, ничего ни у кого не попросит. Но может принять, если этот дар не подавляет его свободу и независимость. Просто молча принять, не размениваясь на благодарности, потому что даритель прекрасно поймет, что нет нужды в словах.
Книжник может подружиться с кем угодно, подвести других к безоговорочному доверию. Такова его профессия, его суть, и это следует принимать как факт. Дружба бывает разная. Ради нее он изменяет самого себя. Веселый и ехидный с Алленом, способный метким словом поднять боевой дух. Немного романтичный и сентиментальный с Линали, но в то же время может предоставить ей надежную моральную поддержку – как раз то, что нужно юной Ли. Наставительно-поучающий и терпеливый с Кроури, ненавязчиво и в доступной форме преподающий жившему в изоляции барону навыки поведения в обществе. Или непритворно внимательный и собранный с Кандой, понимающий, когда можно пошутить и отвести души в приятельской перебранке, а когда лучше помолчать вдвоем о жизни.
Он является другом для каждого в Ордене. Так считают те, кто вешают на него этот ярлык социума. На самом же деле он не является другом никому. Таков его рок и его удел. Пока что выбранная стезя тяготит его. Это заметно по нет-нет, да и мелькающей усталости по обрамляющим зелень радужки векам. По тому, насколько быстро он приспускает полог ресниц, когда замечает на себе пристальный взгляд темных глаз, зная, что фальшь их обладатель чувствует на инстинктивном уровне: как зверь – кровь. По самую малость спадающим интонациям в конце даже самой веселой шутки. Это все мелочи, не каждый их заметит. Потому что не каждый хочет видеть. Им достаточно красивой вуали, умело сработанной маски, которая на диво живая: и плачет, и смеется тогда, когда велит актер. А сам же хозяин не такой, он привык – и более того, обязан – смотреть в суть вещей. Его к этому принуждает давным-давно выбранный жизненный путь.
Прошлое – это пройденный этап. Его не изменить, не переиграть заново. Как бы этого ни хотелось. Каждому из них. Можно повлиять на будущее. Вот об этом и следует думать. Кто-то записывает Историю, кто-то ее создает. Но и те, и другие смотрят вперед, лишь изредка оглядываясь на опыт прошлого, чтобы не допускать тех же ошибок.
Порой это очень важно, когда рядом есть тот, кто тебя понимает и не пытается переделать. Принимает таким, каков ты есть, со всеми твоими плюсами и минусами, даже если последние превалируют.
У каждого из них двоих свои секреты, свои тайны, о которых они не любят говорить, но которые подмечают и осознают на интуитивном уровне внимательных наблюдателей. Поэтому и можно помолчать, сидя плечом к плечу, локоть к локтю, настолько близко, что колено сидящего в позе лотоса Канды разместилось под «мостиком» полусогнутых ног Лави. Увидь кто-нибудь сию идиллическую картину – изумился бы. Действительно, диво дивное: Канда не буйствует по поводу вторжения в личное пространство, Лави молчит и не фонтанирует шуточками.
И все лишь потому, что эти двое осознали простой факт: есть вещи и более ценные, чем болтовня.
Слова – медяки.
Молчание – серебро.
Дружба – золото.
Взаимопонимание – платина.
как всегда!*читатель*
это радует, спасибо.
возможно, ваша догадка верна.)
автор
пс. Мелочевка вас спалила
читатель
спасибо)
да я и не маскируюсь особо. кто узнал - молодец.) даже льстит, чес-слово.
Амариллис Л
правилами это вроде как не возбраняется, поэтому сейчас отпишу.)
отравлен, бездыханен... распростерт на полотне вашего творчества... которое словно паутина все крепче и крепче связывает, засасывает, убивает)))
*ваш читатель*
Спасибо
ок, строго следуем правилам.)
Littayuki
надеюсь, все-таки число воскрешений не будет меньше числа "умираний")) благорадствую)
untitled Kai
радует, что получилось угодить заказчику.) мчу в у-мыл)
Kage Tsukiyama
спасибо)
Впечатлило, торкнуло, цепануло... словами даже не описать *чувствует себя полной бестолочью*
Позвольте вам стоя поапплодировать
Ибо текст преккрасен и шикарен.
И хочется подтвердить догадки, если верны.
Читатель)
спасибо) радует, что вам понравилось)
Aelen
исполнено)
Винер-сан
благодарю.) хотелось чего-то такого... душевного. вот оно и народилось)
Black_Cat_Aleksandrin
а если б не знала кто - не восторгалась бы?))
мерси)
автор.
Автор, у вас замечательно мягкий язык. Мне нравится как построены предложения, ритм текста и, конечно, стиль.
Откройтесь, пожалуйста, в умыл.